Жизнь поэта

В феврале 1942 года, когда под ударами советских войск гитлеровцы откатились от Москвы, газета Правда опубликовала лирическое стихотворение, которое сразу завоевало сердца наших солдат. Это было стихотворение «Жди меня». Солдаты вырезали его из газеты, переписывали, сидя в окопах, заучивали наизусть и посылали в письмах женам и невестам. Его находили в нагрудных карманах раненых и убитых бойцов. В истории русской поэзии трудно найти стихотворение, которое бы имело такое же широкое звучание в народе, как «Жди меня». Оно сделало всемирно известным офицера Советской Армии, русского поэта Константина Симонова.

(Вступление от составителя сборника «Избранные стихотворения Симонова», 1964)

«Жди меня» до сих пор остаётся одним из двух-трёх наиболее известных стихотворений на русском языке.

Кирилл Михайлович Симонов родился в 1915 году в Санкт-Петербурге. Его отцу, армейскому офицеру, было суждено вскоре погибнуть на войне. Его мать, урождённая княгиня Александра Оболенская, принадлежала к небогатой, хотя и одной из самых старинных аристократических семей. После смерти супруга она вышла замуж за другого офицера, Александра Иванищева. Отчим Кирилла участвовал в русско-японской войне 1905 года, а в первую мировую войну был ранен и пострадал в газовой атаке. После революции, будучи профессиональным военным, хотя и негодным для несения действительной службы, он вступил в Красную армию и стал преподавателем в военном училище в Рязани.

Самые ранние воспоминания Симонова - о казарменной жизни. Его отчим был приверженцем строгой дисциплины, для него всё имело своё время и место. Но в то же время, влияние Оболенских влекло Кирилла в другую сторону. В ленинградском доме своей тёти Софьи Оболенской, работницы библиотеки, он написал первое стихотворение.

Симонов рос в Советском Союзе тридцатых годов, когда людям, незнакомым с тёмной стороной того времени, казалось, что расцветает новая жизнь и вокруг появляются новые возможности. Ребёнком и подростком Кирилл всем сердцем верил в новое советское общество, однако, скорее всего, он осознавал, что вследствие своего происхождения полностью этому обществу не принадлежит. Возможно, именно поэтому после получения семилетнего образования Симонов оставил школу и стал искать себе место в индустриализирующейся России - начал учиться на токаря.

Его оптимистический взгляд на новую Россию вскоре подвергся суровому испытанию. Почти сразу после ухода Кирилла из школы его отчим был арестован, а он сам и его мать были выселены из квартиры. Спустя шесть месяцев, Иванищев был освобождён и реабилитирован - произошла «ошибка». Тем не менее, в результате этого события старый военнослужащий уволился из армии и устроился на гражданскую работу в Москве. Кирилл также нашёл работу в Москве и сумел опубликовать несколько стихотворений. По совету издателя, он поступил в Литературный Институт имени Горького.

Последующие пять лет были драматичными как для России, так и для Симонова. К 1940 году, будучи в возрасте 25 лет и уже сменив своё имя на Константина (имя особенно распространённое в семье Оболенских), он утвердился как поэт и драматург. Однако та Россия, которая поддерживала поэта и была созвучна его таланту, в те годы проходила сквозь ужас репрессий. В 1935 году большая часть оставшегося в Ленинграде семейства Оболенских, включая любимую Симоновым тётю, была депортирована на восток, в Оренбург, где она с сестрой впоследствии была арестована. Обе они умерли в тюрьме в 1937.

В предвоенные годы юный Симонов был честолюбив; теоретически он страстно верил в идеалы коллективизма, однако в реальной жизни отнюдь не был в полной гармонии с новой Россией, в которой оказался. Это можно понять из его самых интересных ранних стихов. Стихотворение «Часы дружбы» рассказывает о сне. В нём - кошмарное воспоминание об одиночестве, всплывшее в памяти: пустой мир, где, казалось, немногие дети проживали более нескольких недель. По крайней мере, так считает лирический герой, но странный старец разъясняет истинное положение вещей:

Сказал: «Ты ошибаешься, прохожий, 
Здесь до глубокой старости живут, 
Здесь сверстники мои лежат в могилах, 
Ты надписи неправильно прочел - 
У нас другое летоисчисленье: 
Мы измеряем, долго ли ты жил, 
Не днями жизни, а часами дружбы».

В таком случае, полагает поэт, он и сам не прожил бы больше:

Если так считать - 
Боюсь, не каждый доживет до года!

В стихотворении «Однополчане», написанном примерно в то же время, поэт сознательно отворачивается от своих прежних друзей, в пользу тех, с кем он надеется испытать настоящую дружбу на войне:

Не те, с которыми зубрили 
За партой первые азы, 
Не те, с которыми мы брили 
Едва заметные усы.

Мы с ними не пивали чая, 
Хлеб не делили пополам, 
Они, меня не замечая, 
Идут по собственным делам.

Но будет день - и по развёрстке 
В окоп мы рядом попадём.

Поэт предчувствует, что грядущая война (шёл 1938 год) придаст дружбе истинное значение; наконец-то он почувствует себя частью настоящего братства.

Святая ярость наступления, 
Боёв жестокая страда 
Завяжут наше поколенье 
В железный узел, навсегда.

Симонов уже чётко осознавал неизбежность войны с Германией - в какой-то мере даже ожидая её с нетерпением. Впрочем, война в его представлении в первую очередь отождествлялась с присущими ей воинскими моральными ценностями. Когда появилась необходимость выбора между двумя чётко выраженными идеологическими лагерями - как, например, в гражданскую войну в Испании - у поэта не возникло даже тени сомнения в том, чью сторону он займёт. Вместе с тем, Симонов искренне сопереживает патриотизму других, даже тех, кто в прошлом посягал на Россию. В стихотворении «Английское военное кладбище в Севастополе» поэт сочувствует британцам, погибшим в Крымской войне, и потребности павших сохранить связь с родиной - потребности, которую уважало их правительство:

Солдатам на чужбине лучше спится, 
Когда холмы у них над головой 
Обложены английской черепицей, 
Обсажены английскою травой.

Напротив, в стихотворении, лучшем из ранних стихов Симонова, поэт показывает, что отвага и патриотизм русского солдата не всегда почитались его правительством. Поручик - старый служака, подобный Иванищеву или тёте поэта - библиотекарше, за свою службу получает мало признательности. Он командует отдалённой российской заставой на Камчатке и не знает о начале Крымской войны. Неожиданно его крепость оказывается под обстрелом кораблей военно-морских сил Великобритании. Нанеся городу большой урон, флотилия направляет в крепость офицера с требованием сдаться. Но даже зная о том, что удерживаемый «клочок земли» мало чего стоит, и осознавая силу противника, поручик принимает решение не прекращать сопротивление.

Атака британцев терпит крах, флотилия отступает, павшие похоронены, а крыши домов залатаны. И только потом, с задержкой на год, приходят приказы из Петербурга. Застава должна быть подготовлена к войне и усилена; командование принимает новоприбывший капитан, а поручика отправляют в отставку:

Он все ходил по крепости, бедняга, 
Все медлил лезть на сходни корабля. 
Холодная казенная бумага, 
Нелепая любимая земля..

Поэта ожидало дальнейшее разочарование. Впервые он столкнулся с подлинной реальностью войны под конец советско-японской кампании 1939 года, когда был направлен в Монголию в качестве военного корреспондента. Его главными ощущениями были сострадание к поверженному врагу и восхищение им. Первое впечатление о военной действительности, по словам Симонова, осталось после сцены в штабной палатке, где офицеры изучали захваченные у японцев документы. На полу валялись отброшенные ими материалы, среди которых - десятки фотокарточек жён и подруг японцев, которые улыбаясь «бумажной улыбкой», смотрели снизу вверх с фотографий - даже с «тех, что в крови«.

Проникновенные стихи Халхин-Гола воспевают храбрость и дисциплинированность японцев и выражают сострадание к ним просто как к людям. В одном из стихотворений звучит вопрос: кто из солдат был самым храбрым? Японец, обезумевший от жажды, бежавший среди бела дня за водой? Или же тот, который выдержал семь ночей артобстрела? Нет, самым храбрым оказался тот военнопленный, который во время репатриации, под взглядами встречающих японских офицеров, помахал рукой на прощание тем, кто пленил его и залечил его раны.

Этот вывод - единственное место в стихотворении, где (не совсем убедительно), показано моральное превосходство российской стороны.

Ни одно из монгольских стихотворений не примечательно само по себе; они интересны тем, что выражают состояние души поэта. В 1939-40 годах перед нами предстаёт молодой Симонов, всё ещё амбициозный, всё ещё верящий, по крайней мере - теоретически, в идеалы коллективизма; однако его идеализм и честолюбие подрываются изнутри полубессознательными сомнениями и чрезмерной лёгкостью успеха. Сомнения (возможно, полуосознанные догадки о негативной стороне реальности) - основывались на чистках, судьбе тёток и симпатии к противоположной точке зрения. Успех же слишком легко достался поэту, и легко пришел к Красной армии (так казалось ему, не присутствовавшему на ранней, более тяжёлой фазе монгольской кампании).

Идеализму и честолюбию необходимо преодолевать трудности - успех не должен достигаться слишком просто. Но эти чувства могут принимать и иную форму, при которой возникает меньше сомнений, но добиться удачи отнюдь не легко. Константин Симонов страстно влюбился в прекрасную женщину, которой так и не было суждено полностью принадлежать ему - молодую актрису Валентину Серову.

Пусть прокляну впоследствии 
Твои черты лица, 
Любовь к тебе - как бедствие, 
И нет ему конца. 
Нет друга, нет товарища, 
Чтоб среди бела дня 
Из этого пожарища 
Мог вытащить меня. 
Отчаявшись в спасении 
И бредя наяву, 
Как при землетрясении 
Я при тебе живу.

Тем не менее, в следующих строках этого стихотворения, написанного в 1942 году, говорится:

Когда ж от наваждения 
Себя освобожу, 
В ответ на осуждения 
Я про себя скажу: 
Зачем считать грехи её? 
Ведь, не добра, не зла, 
Не женщиной - стихиею 
Вблизи она прошла. 
И, грозный шаг заслыша, я 
Пошёл грозу встречать, 
Не став, как вы, под крышею 
Её пережидать.

Нападение врага неожиданно прекратило все внутренние колебания Симонова. Поэт наконец с полной уверенностью осознал, по какому жизненному пути должен идти дальше, и почувствовал полное единение с обществом, к которому принадлежал. Он был бесстрашным солдатом, посвятившим себя изгнанию противника и достижению победы в войне. К тому же, Симонову повезло в том, что оружием, доверенным ему для борьбы с Гитлером, поэт владел в совершенстве. Этим оружием было его перо.

Уже в первый год войны Симонов стремительно взлетел на небывалую высоту как военно-патриотический поэт. Своими стихами, пьесами, фильмами и прозой он внёс значительный вклад в восстановление боевого духа советского народа, потрясенного вторжением немецких захватчиков.

Как выражение собственных чувств поэта, наиболее знаменитое его стихотворение «Жди меня» было не более чем минутным самообманом: Симонов знал, что Валентина вряд ли станет долго ждать. Но для бессчётного числа других солдат и их близких (как и для него самого) оно выражало то, во что хотелось верить. И именно как выражение веры народа это стихотворение имело чрезвычайное значение.

В первые годы войны Симонов казался непоколебимым. Стихотворение «Если бог нас своим могуществом» было написано в осаждённой Одессе, где смерть смотрела ему в глаза. На её взгляд поэт ответил смехом, смиряясь с ней как с неизбежностью. Что бы он хотел взять с собой на небеса? Всё, что пережил или мог пережить на земле, даже смерть:

Даже смерть, если б было мыслимо, 
Я б на землю не отпустил, 
Всё, что к нам на земле причислено, 
В рай с собою бы захватил.

И за эти земные корысти, 
Удивлённо меня кляня, 
Я уверен, что бог бы вскорости 
Вновь на землю столкнул меня.

Хотя Симонов и не мог надеяться на то, что его спасёт верность Валентины, он мог быть уверенным в том, что ему поможет выстоять собственная жажда жизни. И в отличие от многих других военных поэтов, Симонов действительно выжил.

Стихотворения 1941-1945 годов, в особенности те, что были адресованы Валентине, впоследствии включённые в сборник «С тобой и без тебя», скорее всего и явились основой поэтической славы Симонова. Лучшие из них выражают конфликт между двумя сильнейшими движущими силами его души: любовью к Валентине и воинским долгом перед Россией; кроме того, в них скрыто и упоение той целеустремлённостью, что была дарована ему обстоятельствами, и страх перед тем, какой будет жизнь без этих двух направляющих его стихий.

Наиболее характерное для Симонова выражение обретённого единства и братства на войне присутствует в стихотворении «Дом в Вязьме», написанном в 1943-м году. Поэт и его товарищи делят ночлег в старом доме в Вязьме. Утром они расходятся - и кто-то не вернётся никогда. Дом становится символом их морального единства:

В ту ночь, готовясь умирать, 
Навек забыли мы, как лгать,

Как изменять, как быть скупым, 
Как над добром дрожать своим.

Хлеб пополам, кров пополам - 
Так жизнь в ту ночь открылась нам.

Представляя запись этого стихотворения в Нью-Йорке в 1960 году, Симонов сказал:

Второе стихотворение о дружбе, да собственно не только о дружбе, но ещё и о тех мыслях, которые приходили тогда на войне, о том, как будет после воины, какими мы будем; как будем продолжать свою дружбу; не переменимся ли? Не станем ли хуже?

Этот символический дом будет восстановлен после войны. И если кто-либо предаст своих друзей, то будет в него сослан, чтобы вновь прочувствовать такое же давление душевных сил, как раньше:

Пусть посидит один в дому, 
Как будто завтра в бой ему,

Как будто, если лжёт сейчас, 
Он, может, лжёт в последний раз,

Как будто хлеба не даёт 
Тому, кто вечером умрёт,

И палец подаёт тому, 
Кто завтра жизнь спасёт ему.

Пусть вместо нас лишь горький стыд 
Ночь за столом с ним просидит.

Мы, встретясь, по его глазам 
Прочтём: он был иль не был там.

Если он опять почувствует духовную силу этого дома, то вновь займёт своё место среди друзей; в противном случае - его больше не будет в их числе.

Но испытанное в годы войны чувство братского единения не могло продолжаться в мирное время. Довольно долго, будучи весьма значительной фигурой в послевоенном советском литературном мире, Симонов верил в обратное. До тех пор, пока Хрущёв не раскрыл миру правду о сталинской эпохе, поэт продолжал верить в советские идеалы, несмотря на их очевидные недостатки. Впоследствии Симонов смог принять развенчание культа личности Сталина Хрущёвым и вновь ощутил торжество правды. Но в эпоху Брежнева, когда правда, которая теперь была всем известна, более не печаталась, жизнь для поэта стала терять смысл. Будучи в командировке во Вьетнаме, он попытался вновь вспомнить своё военное прошлое. Там Симонов на короткое время вернулся к написанию стихов - но не слишком успешно. В 1979 году, в возрасте лишь 64 лет, поэт умер.